Иероглифы примерно в одно и то же время появились в разных странах – в Древнем Шумере, Египте и Китае. Задача перевода иероглифов заключалась не только в уяснении символов. Один из самых ученых отцов церкви, Климент Александрийский, живший в конце I века, когда многие египтяне пользовались ещё иероглифами, оставил очень важное свидетельство: несмотря на неясность выражений, оно показывает, что иероглифические письмена имеют не только идеографическое или символическое значение, один знак может быть буквой; другой изображает предмет; иные имеют символическое значение, прямое или обратное. Эти трудности, можно свести к следующим вопросам:
1) Единство или сложность египетского языка соответствует трём различным его начертаниям?
2) Как распознать азбучное, идеографическое или символическое значение, которое могут иметь различные знаки?
3) Если найдено значение знаков, какими звуками можно их прочесть, как поделить слова и распознать грамматические оттенки разных выражений?
К концу Возрождения, после целого ряда археологических и филологических изысканий над памятниками классической древности, многие пытливые умы задались целью вопросить египетского Сфинкса. Священнику – иезуиту Кирхеру в начале XVII столетия пришла в голову гениальная мысль – возобновить изучение коптского языка, в котором под покровом греческой письменности до наших дней живет слово Древнего Египта; он понял, что коптский язык не только сроден древнеегипетскому, но совпадает с ним, будучи тем же языком, но лишь в иностранном начертании. Но перейти от коптского языка к египетскому, можно было лишь при условии открытия фонетического чтения иероглифов. А ключ к этим тайным знакам еще нужно было найти. Проникнутый данными Гораполлона, Кирхер искал и пытался угадывать в иероглифах понятия, но не звуки, полагаясь на собственную проницательность, он свои истолкования считал достоверными.
Такие способы угадывания причинили египтологии больше зла, чем добра, нужно было ждать до конца XVIII века, пока не появились критические труды де Гиня и Цоэги. Они вернулись к методу научного анализа. Де Гинь, сравнивая египетские иероглифы с китайскими письменами, признал существование начертаний «определителеных», т.е. идеограмм без всякого звукового значения; они применялись в конце слов, чтобы «определить» общий смысл выражения. Датчанин Цоэга, в противоположность Кирхеру, доказал, что иероглифы чаще всего соответствовали звукам, что следовало изучать их, как простые буквы, вовсе не ожидая встретить в каждом знаке символическое выражение таинственного языка.
К этому же времени внимание направилось на изучение египетских памятников, рассеянных по Европе. Благодаря работам, произведенных Полем Люкасом (1603), Норденом (1741), Пококом (1743) и Нибуром (1788) во время их путешествий на Восток, материал для изучения иероглифических надписей значительно обогатился, но, вследствие непонимания текстов, копии были полны ошибок и в настоящее время почти непригодны.
Однако красота памятников Египта и тайна их начертаний продолжала оказывать притягательную силу. В то же самое время, в августе 1799 г., один из воинов Бонапарта, капитан саперного батальона Бушар, нашел около Розетты базальтовую плиту, на которой было три надписи: одна – в образных знаках, другая – в линейных, а третья – греческими буквами. Греческий текст обнаружил, что речь идёт о декрете, изданном египетскими жрецами в честь Птолемея Эпифана в 196 г. до н.э., и что текст, высеченный демотическими иероглифами и греческими буквами, был один и тот же. Значит, в руках была египетская надпись и смысл её был ясен благодаря греческой, - оставалось по индукции разобраться в двух незнакомых начертаниях.
Прежде всего внимание устремилось на демотические начертания: их скорописные знаки, довольно сходные с арабскими, стояли ближе к обычному пониманию письма, чем начертания образные. С 1802 г. великий французский ориенталист Сильвестр де Саси, распределив знаки по разному их виду, свел их к азбуке в 25 демотических букв, потом попытался распознать сходные группы знаков, образующих повторяющиеся в тексте слова.
После этого разбора демотического текста протекло 17 лет, пока англичанин д-р Томас Юнг не взялся за иероглифическую часть надписи. Как и де Саси, выделивший демотические слова при помощи греческого текста, д-р Юнг пытался вставить те же слова в иероглифическую надпись. Некоторые знаки остались невыясненными, Юнг счел их «излишними» или необъяснимыми. Это было равносильно признанию несостоятельности чисто механического приема, который не мог привести к правильному чтению всех знаков.
Тогда появляется француз Жан-Франсуа Шампольон (род. В 1791 г.). Заимствуя у Цоэги, де Саси, Окерблада и Юнга «свои первые точные знания», он почти одним взмахом овладевает всеми элементами проблемы. С юности Шампольон страстно увлекался изучением коптского языка, он понял гениальность мысли Кирхера, что коптский язык был лишь видоизмененным египетским, и, следовательно, для восстановления смысла и звукового значения слов нужно было сорвать маску с греческой азбуки.
Однако до 1821 г. Шампольон продолжал считать иероглифические письмена символическими, а не азбучными. Ещё одно открытие надписи на двух языках дало новый толчок в этом направлении. В январе 1822 г. во Франции появилось сообщение об иероглифическом тексте, покрывавшем основание маленького обелиска в Филе. Шампольон направил все свои усилия на высеченные там иероглифы. По греческому тексту имена эти были Клеопатра и Птолемей, в них находилось по три общих знака. Шампольон решил, что они должны соответствовать буквам p, t, l, которые повторяются в обеих картушах. Он признал, таким образом, основательность теории Юнга: знаки, которыми писались царские имена, соответствуют азбучным знакам и не имеют никакого символического значения. Но этой мысли, высказанной Юнгом наугад, Шампольон дал научное доказательство. Вместе с Летронном, он вспомнил туманный намек Климента Александрийского: «В одном из видов иероглифов, называемом кириологическим, применяются первые буквы азбуки, другой вид – символический».
Он догадался, что нужно было узнать, какой предмет изображался каждым отдельным знаком. Установив это, он нашел его название по-коптски. Тогда Шампольону стало ясно, что каждый фонетический иероглиф представляет собой звук первой буквы египетского или найденного коптского слова.
1. Первый знак в картине Kleopatrat изображает колено, по-коптски kelle или keli: он должен быть начальным К имени и не может встретиться в имени Ptolmis.
2. Второй знак – лежащий лев, по-египетски labou, по-коптски laboi, - есть L и, действительно, в таком значении находится в четвертом ряду имени Птолемея (Юнг приписывал ему значение ole).
3. Третий знак, тростник, по-коптски ake, обозначает E (A) «Клеопатры» и стоит удвоенным в 6 и 7 ряду имени Ptolmais, где это удвоение представляет двойную гласную: AI или AIO.
4. Четвертый знак, род узла, соответствует О в «Клеопатре» и, действительно, сохраняет это значение в третьем ряду имени Птолемея (Юнг счел этот знак «излишним»).
5. Пятый знак, плетенка, изображающая Р в «Клеопатра», оказывается первой буквой имени Птолемей.
6. Шестой знак, орел, по-коптски ahom, не существует в имени Птолемей, но обозначает А в шестом и девятом ряду имени Клеопатры.
7. Седьмой знак, изображающий руку, по-коптски toot, конечно, Т в слове «Клеопатра», хотя его и нет в Птолемее. Шампольон уже убедился в существовании «омофонов», т.е. разных знаков, читающихся одинаково.
8. Восьмой знак, рот, по-коптски ro; он выполняет роль согласной R.
9. Тут снова встречается орел, А, упомянутый в пункте 6.
10-11. Наконец, сегмент , второй знак имени Птолемея, и яйцо, которое часто попадаются группами в конце женских имен, Шампольон не отнес к фонетическим знакам слова Клеопатра. Т, указание на женский род, соответствует t, члену женского рода по-коптски, яйцо же можно назвать определительным знаком женского рода.
Так, за исключением M и S, все знаки были восстановлены в их правильном порядке. Отсюда легко и естественно было признать значение m и s за двумя знаками, которые оставалось еще установить.
Продолжая применять такой способ, Шампольон прочитал известное количество слов, соответствующий звук и смысл которых можно было найти на языке коптов. Так, наряду с азбукой, он составил первый иероглифический словарь и Грамматику египетского языка, возрожденного по коптскому.
Благодаря своему методу Шампольон стал продвигаться гигантскими шагами по едва намеченному пути. Поле его открытий оказалось бесконечно обширнее, чем он это допускал. Вразрез с его первоначальными воззрениями, фонетические иероглифы оказались не нововведением, обязанным монархам иноземного происхождения, а, наоборот, продолжением системы, бывшей в ходу с древнейших времен. Точно теми же знаками начертано уже в эпоху IV династии «Хуфу», имя Хеопса, строителя Большой пирамиды. И так сделались доступны бесчисленные документы всей египетской древности, начиная с отдаленнейших веков.
Отныне памятники всех эпох перестали быть тайной для Шампольона: ключ языка был у него в руках. Придерживаясь коптского языка, он дошел до обособления текстов, расчленения слов, распознавания грамматических форм, одним словом, до чтения и даже перевода, коптские словари и лексиконы позволяли ему находить значение многих корней. Тут иероглифический язык развернулся во всей своей сложности: иероглифы могут быть и буквами (знаки азбуки), и слогами (знаки силлабические), и сокращенными понятиями (знаки идеографические), наконец, при окончании слова они могут определять его характер (знаки определительные).
Так меньше, чем в десять лет, Шампольон сумел охватить всю задачу в целом и решить её неизвестные. Он доказал внутреннее тождество этих трех начертаний – иероглифического, иератического и демотического. Он разобрался в хаосе образных знаков, выяснив их звуковое и символическое значение и роль определительных. Наконец, глубина его познаний в коптском языке позволила ему понять и кириологический способ, указанный Климентом Александрийским, и дойти до подлинных источников египетской грамматики и словаря. В науке немного найдется примеров столь полной и уверенной системы, построенной почти без колебаний, интуицией гения.
Такова цивилизация, оставленная в наследие человечеству гением Шампольона. Несмотря на усилия учеников, следовавших по стопам своего наставника, Египет походит ещё на неисследованную страну, где вехи, поставленные пионерами, всё больше раздвигают область громадного неизвестного.
На главную
Назад